Первую часть вопросов и ответов вы можете прочесть по адресу: http://www.3dway.org/articles/2/13/1499/

У вас есть рассказ «Пакуль не згасла свечка», герой которого – А. Незабытовский – умирает в царских казематах не за участие в восстании или государственном заговоре, а всего лишь за свои книги. В какой пропорции здесь сосуществуют реальные факты и авторская фантазия?
Екатерина

В свое время декабрист Михаил Лукин заметил: «В России два проводника: язык – до Киева, а перо – до Шлиссельбурга». Трагическим подтверждением – одним из множества – этой афористически сформулированной мысли стала и судьба нашего соотечественника Александра Незабытовского, несвижского шляхтича, талантливого писателя, философа и историка.

Короткой июльской ночью 1847 г. на границе Австрийской империи и царской России местный пристав перехватил повозку с тремя мешками контрабанды. Случай можно было записать в разряд ординарных, если б на этот раз, кроме обычных товаров, не обнаружилось нечто более существенное: «переплетенных книг на иностранных языках – 11, без переплета – 36, разных рукописных тетрадей – 65, писем – 346». В задержанных документах и рукописях время от времени встречалась фамилия Незабытовский. Как оказалось, ее носил помещик Минской губернии, который накануне пересек границу, возвращаясь из трехлетних странствий по Западной Европе и Средиземноморью. Спустя несколько дней путешественника уже допрашивали жандармы. Виленский генерал-губернатор получил извещение о том, что арестованные бумаги изобличают Незабытовского в нижеследующих преступлениях: «1. В оскорблении государя императора самыми низкими и дикими ругательствами. 2. В лютой ненависти против правительства. 3. В поисках средств для уничтожения нынешнего строя в России. 4. В написании призывов с целью взбунтовать западные провинции и оторвать их от Российской империи».

Так Незабытовский оказался в одиночной камере № 13 бывшего виленского доминиканского монастыря, в тех самых стенах, где когда-то томились Адам Мицкевич с друзьями – филоматами и филаретами. Надсмотрщикам и конвоирам категорически запретили разговаривать с узником. О человеке из 13-й камеры они знали лишь то, что он написал какие-то крамольные книги. Это была правда: перу Незабытовского принадлежало семь анонимно изданных в Вильне и в Париже книг. Особое место занимали напечатанные во Франции мемуары о национально-освободительном восстании 1830-1831 гг. и роман-утопия «Мечты о свободе, славе и любви». Именно за две последние книги их автор и получил от царского правосудия свой «гонорар» -- лишение дворянского достоинства вкупе с имущественными правами и 20 лет каторги. Так в империи судили только самых опасных государственных преступников. Приговор полевого аудиториата действующей армии был конформирован 17 февраля 1849 г. Но каторга уже не пугала так и не признавшего себя виноватым Александра Незабытовского. Туберкулез оставил ему считанные дни. 21 марта тюремный врач констатировал, что сердце белорусского вольнодумца, которому шел тридцатый год, остановилось. Через неделю Николаю I доложили о непокорном политическом преступнике и на материалах судебного дела появился гриф: «Хранить вечно».

Читатель, видимо, уже понял, что в моем рассказе, который упоминает Екатерина (написанном, кстати, в форме предсмертного письма главного героя), доминируют реальные факты. Комментарием к ним могут послужить слова Герцена: «Враги наши никогда не разделяли слова и дела и за слово мучили порой еще более жестоко, чем за дело». Иногда кажется, что на пространствах бывшей Российской империи это наблюдение не утратило своей актуальности и ныне.