Глава 3. Дрейф адмирала (Продолжение).
Начало в №№ 43, 44, 45, 46, 47.

У генерала Брониковского, изгнанного из Минска, оставалось восемьсот человек, с ними он поспешил к Борисову, куда следом скорыми переходами пришел 9-го ноября от Бобруйска генерал Домбровский, имея в своей дивизии две тысячи пехоты и двести кавалеристов. Борисовский гарнизон благодаря этому возрос до четырех тысяч человек. В тот же день на рассвете генерал Ламберт внезапной атакой взял левый редут. Около десяти утра графу Ламберту достался и правый редут. Поляки удерживали только ретраншемент, из которого их выбили к обеду. Пехота и кавалерия Ламберта устремилась по мосту в Борисов.

Назавтра в город прибыл Чичагов, а, стало быть, и весь штаб при нем. В этот день Тучков получил приказ о назначении командиром резервного корпуса вместо Эртеля. Был ли он в Борисове или отбыл в Мозырь из Минска, оставалось мне неизвестно. Самодовольное ослепление от первой большой удачи на Березине удержало адмирала от принятия самых необходимых мер по обороне взятого города от возможных атак французов. В последующих объяснениях командующего 3-й армией государю императору нет никаких обстоятельств, извиняющих столь грубый просчет: "10 ноября Ламберт без моего приказания вступил в город с частью своих войск и огромным обозом. Я выслал отряд Палена на дорогу к Бобру, чтобы препятствовать отступлению неприятеля и войти в связь с графом Витгенштейном. Но едва успел Пален отойти на 15 верст от Борисова, как наткнулся на первую колонну французской армии под началом маршала Удино.

Увидев его превышающие силы, наш авангард поспешно отступил в Борисов. Я приказал выдвинуть несколько орудий на дорогу, чтобы остановить неприятеля и дать время выехать обозу, наполнявшему еще город".

Другие свидетели боя между отрядами графа Палена и маршала Удино рисуют несколько иную его картину. Авангард Палена выказал беспечность, не выслав разведки, французы же, используя местность, с большим уроном опрокинули его кавалерию, шедшую впереди, она смяла свои пехотные подкрепления, и, никак не уведомив командующего о внезапной неудаче своей, авангард бежал к Борисову, а за ним, на спинах его, окрыленный успехом неприятель ворвался в город. Все бывшие в городе войска Чичагова устремились в беспорядке к мосту, который быстро был загроможден артиллерией, обозами, маркитантскими повозками и вьюками. Командующий поспешил перебраться на правый берег реки, и, чтобы очистить ему дорогу, с моста сталкивали повозки. Оказались потеряны обозы с лошадьми, экипажи самого адмирала со всем имуществом, дорогими вещами и серебряным сервизом на столе, готовым для обеда.

На фоне такой удручающей неудачи смешливый рассказ Чичагова о поиске сокровищ в родовом замке Доминика Радзивилла выглядел раздражающей нелепостью: "Полк князя Доминика таял от голода. Остатки его князь отправил в Несвиж с обозом из 50 возов с награбленною в Москве добычею. Они прибыли в то время, когда мы входили в город, и попали в наши руки.

Князю Доминику Радзивиллу это не понравилось, и он позволил себе некоторые оскорбительные для русских войск намеки. За это в отместку я позволил порыться в подвалах его дома. Там нашли сокровища: жемчуг, бриллианты и т.п. Я увез все, что мог, это будет сложено в Бобруйске или другом месте, и вы изволите решить, что с этим делать. Я не видал, но говорят, есть вещи, достойные музеев. Все оценивают более, нежели на миллион рублей".

Такой пассаж, на мое разумение, был бы прочитан благосклонно или же извинительно, будь он предварен или завершен известием об отбитии от города корпуса маршала Удино и болезненных потерях ему нанесенных ружейным и артиллерийским огнем. Чичагов полагал позабавить царя, поднося ему горькую пилюлю. Что мог думать государь о генералах, которые потрудились загрузить сорок бричек сокровищами и не позаботились запастись бричкой с шанцевым инструментом?

Последующие объяснения драматических обстоятельств усугубили мои подозрения, что некую часть сокровищ адмирал возил при себе. Вне этого я затруднялся понять смысл частых упоминаний о личных потерях и собственном обозе, сопряженные с именами Наполеона и его генералов, против которых сражались, неся огромные потери, три армии.

"Спереди я ожидал Наполеона, с тыла опасался нападения Шварценберга. Жители до того были нам враждебны, что бросались грабить мои экипажи, которые я поставил сзади в лесу для защиты от обстрелов. Вследствие сего я вынужден был послать мой конвой, чтобы разогнать грабителей".

Неуместны были упреки и в адрес Кутузова, в сравнении с которым адмирал хотел показаться весьма исполнительным: "Продолжив оборону, я надеялся дать Кутузову средство прийти к Березине в одно время с Наполеоном, за которым он (как писал в своих реляциях) следовал по пятам. Мог ли я представить себе, что он останется на Днепре в 175 верстах позади в то время, когда Наполеон подходил к Березине".

Расположенному в окрестностях города Мозыря отряду генерал-лейтенанта Эртеля заблаговременно было предписано прибыть к армии адмирала 20 октября; но еще 10 ноября, в день битвы за Борисов, он оставался на своем месте. Дерзкое ослушание Эртеля не было наказано; наоборот, его избавили от ответственности, поставив приказом главнокомандующего Кутузова полицмейстером всех трех армий. Таким образом, освободилось место, которое занял генерал-майор Тучков, а виновных в месячном неисполнении предписания подчиниться Чичагову и привести корпус к Березине не стало. Необходимость принять корпус лишила Тучкова возможности участвовать в сражениях при Студенке. Вскоре это обернулось против него.

Ночь с 13 на 14 ноября Наполеон провел в Старом Борисове в доме Корсака, главноуправляющего имениями князя Радзивилла. Именно здесь он решил переправляться у Студенки, где ночью же французские саперы приступили к сооружению мостов. Днем был готов первый мост, и началась переправа, а через несколько часов окончили возводить второй мост, предназначенный для перевозки артиллерии и обозов. Большой мост дважды ломался, приходилось его чинить, что требовало много времени, а между тем войска и обозы продолжали прибывать.

Утром 16 ноября, то есть неделей позже армии Чичагова, к Березине прибыл Витгенштейн. Авангард его подошел к Студенке, и 12 орудий, поставленных на пригорок, открыли огонь по переправе. Тысячи людей кучами кидались на мосты, каждый торопился добраться до противоположного берега, сбивал других в воду. Многие были раздавлены колесами и конскими копытами; зарядные ящики, взорванные гранатами, взлетали на воздух; лошади, с опрокинутыми передками орудий и повозок, падали с людьми в реку. Вопли заглушаемы были жужжанием ядер, треском лопавшихся бомб и перекатами пальбы. Во время боя Наполеон, узнав, что все боеспособные переправились, приказал уничтожить мосты, оставив на левом берегу огромный обоз экипажей и толпу. Тогда же пехота, конница, отсталые и все, что следовали за армиею женщины и дети, бросились на мост. Перейти его им не удалось. На мостах, частями обрушившихся, пушки и повозки упали в реку, толпы людей сходили в ледяную воду. Наутро река покрыта была льдом, прозрачным, как стекло: под ним виднелось во всю ширину множество утонувших пехотинцев, женщин с грудными детьми, около мостов валялись целые эскадроны, многие бросились в реку и застряли в ней, среди этих трупов, возвышающихся над поверхностью воды, видны были стоявшие, как статуи, окоченевшие кавалеристы на лошадях.

"Граф Витгенштейн стоял с большею частью сил своих и хладнокровно смотрел на битву, которая должна была бы решить судьбу французской армии, - объяснялся Чичагов. - Между тем как мы с 5-ти часов утра, с малыми силами, дрались на правом берегу с большею частью войск Наполеона, он ввел в дело на левом берегу только ничтожные силы против маршала Виктора, который командовал арьергардом. Дав слово атаковать в одно время с нами, в 5 часов утра, он начал атаку только в 10 часов и не помешал Виктору стоять на позиции целый день. Он ввел в дело всего 14 тысяч, тогда как у него было 45 тысяч, все войска его стояли в отдалении без всякого дела. В свое оправдание он говорил, что "заставил Наполеона переправиться через Березину". Как мне кажется, ему вменено было в обязанности помешать этой переправе".

Действенная часть французской армии ушла вместе с императором, а с многотысячной безоружной обузой ее жестоко расправился лютый мороз. Среди спасенной армии был и князь Доминик Радзивилл, заслуживший перевод вместе с полком своим в гвардию Наполеона, и десять тысяч поляков Понятовского, и остатки литовских полков, ну а главную досаду вызывало спасение Наполеона. Пятнадцать тысяч его солдат и десять тысяч цивильных, им брошенных и погибших, не соответствовали ожиданиям и значению победы. Зрелище было ужасающее, но отмщения более постигло маловиновных; едва ли такого жуткого финала для них мог желать государь.

"Эта картина, - сообщал Чичагов, - не производила большого впечатления на наших казаков, которые только и делали, что пользовались случаем поживиться; однако не так много досталось добычи, как казакам Платова и Витгенштейна на правом берегу, которые взяли повозки с золотыми, серебряными и другими драгоценными вещами, награбленными неприятелем в Москве. Поэтому мои казаки вытаскивали тела и обыскивали платье их, отнимая часы и кошельки. Так как этот промысел казался им недовольно выгодным, то они снимали платье с оставшихся в живых французов. Эти несчастные громко кричали; им было холодно и, ночью отдыхая в крестьянской избе, я слышал вопли их».

Важной причиной разрозненности действий была неприязнь главнокомандующего к адмиралу Чичагову, спровоцированная назначением адмирала на место его в Дунайскую армию через два дня по заключении Кутузовым мира с Портою после знаменитой победы его при Рущуке и опасением, что слава победителя перейдет к Чичагову. Верно, имело значение, что, приняв у Кутузова армию, Чичагов оказался сведущим в ряде злоупотреблений, им в Дунайской армии допущенных.

Нечаянная жалоба в суд на генерала Тучкова давала возможность представить Чичагова в невыгодном свете, и Кутузов использовал ее, освободив своим приказом от исполнения обязанностей корпусного командира Тучкова на время ведения следствия по выставленным обвинениям. Он единственный в то время мог заступиться за генерал-майора, который был ему хорошо известен по совместной службе, но не сделал этого в силу мелких своих расчетов, поскольку обвинение в корыстолюбии Тучкова кидало тень на неприятного ему Чичагова.

Иное дело, что никто не заставлял Тучкова искать сокровища и выдавать свидетельство о сдаче богатств их замковому хранителю.

Продолжение в следующем номере.