Глава 2. ПОРУЧЕНИЕ
Продолжение. Начало в №№ 43, 44
Закревский был моим знакомцем по Гродненскому кадетскому корпусу. Мы не приятельствовали, его выпустили в восемьсот втором году в мушкетерский полк, меня годом спустя - в егерский, но однажды нам довелось вместе томиться в карцере и даже быть поротыми за самовольное купание в Немане. Будь мы теперь, по прошествии многих лет, в равных чинах, нам, наверное, было бы приятно вспоминать то кадетское приключение, но неравенство служебного положения не заохочивало к сближению. В службе фортуна его заметила, меня - нет, а мы были почти одногодки. Нынешняя моя служба была мне не по душе, но я вынужден был ее терпеть, уж так для меня сложилась судьба в послевоенное время, и посему отстаивал свое достоинство не дружескими воспоминаниями, а работой. Закревский чувствовал мое настроение и уважительно его принял; во всяком случае не позволял себе запанибратства, к чему был склонен по характеру своему, общительному и шумному. Был он человек открытый, смелый, честный, и противу него ничего я не мог сказать или подумать худого. Да и среди всех подначаленных ему чинов получил он немалый авторитет, проведя ремонт кабинетов и обновив мебель. До него Департамент теснился в вековых покоях давнишней Военной коллегии, жалкая наружность коих соревноваться могла разве что с канцеляриями забытых Богом уездов. Стены были покрыты паутиною, сберегаемой, как реликвия первых дней существования здания, за столами корчемного вида, изрезанных ножиками и замаранных чернилами, дремала на веревками связанных скамейках писарская служба. Чернильницами служили помадные банки. Под столами и везде на полу валялись покрытые пылью кипы документов, из которых при любом к ним прикосновении разбегались в разные углы тараканы. Когда в декабре пятнадцатого года я получил назначение в Департамент, тут дел и бумаг было в нерешении до нескольких тысяч. Присланные в Архив новые дела помещались без описей наугад в любую щель между старыми, и самая маловажная справка требовала месяц поисков, некоторых сведений и совсем отыскать было невозможно.
С приходом Закревского Департамент получил шкафы красного дерева, отличные столы для всех, для обер-аудиторов - с сукном, бронзовыми подсвечниками и чернильницами. Вместо старинных изломанных лавок появились стулья, и все вместе уже не вызывало того чувства отчаяния, что ты попал на окраину служебной жизни. Боготворя порядок, генерал-аудитор жестко регламентировал присутственное время, установив часы работы с шести утра до обеда и с обеда до девятого часу вечера. Горе было писарю, если он нарушал этот распорядок. В силу таковой строгости были разобраны дела, бумаги расставлены согласно своему роду и в алфавитном порядке, благодаря чему уже не требовалось доходить до белого каления, отыскивая необходимое. Впрочем, уместно оговорить, что таковой порядок был удобен в первую голову самому генералу, поскольку он, будучи дежурным генералом Главного штаба его Императорского Величества, одновременно начальствовал Инспекторским и Аудиторским департаментами, - и нити многих карьер сосредоточились в его руках.

Генерал-аудитор появился в департаменте в шестом часу, и я с подборкой списанных документов последовал за ним в кабинет.
- Садитесь, Андрей Сергеевич, - пригласил Закревский. - Я вижу, вы подготовились, - улыбнулся он, принимая от меня бумаги.
- Не могу похвалиться особыми успехами. Так, неясные очертания…
- Ну и я несколько очертаний нашел, - в тон мне сообщил он, открыл свой портфель и извлек несколько листов.
- Вы, господин егерский полковник, - с улыбкой спросил Закревский, - князя Доминика Радзивилла, полагаю, встречали где-нибудь в битвах?
- Под Островно. Когда его уланы теснили мой батальон в лес.
- И как вы к нему относитесь?
- Да никак. Он погиб. Мог жить. Мне жаль его.
- Мне тоже, - сказал Закревский. - И еще многим людям. Он был очень богат. Сто двадцать пять тысяч душ мужеского пола имел во владении, состояние в 250 миллионов золотых. А его ограбили, как корчмаря…
- Не совсем так, Арсений Сергеевич, - возразил я, - все же он во вражеской армии нес службу.

- Андрей Сергеевич, вы можете просто из любезности назвать параграфы Полевого Уголовного Уложения, - с явным несогласием спросил Закревский, - по которым виновных в подобном разграблении имущества можно привлечь к ответственности и каково их может ожидать законное наказание? Если опираться, разумеется, на конкретные обстоятельства того драматического времени.
- Строго по Уложению? - переспросил я.
- Именно так, - был ответ, и я понял, что эта тема им совсем недавно с кем-то оговорена, возможно, и само Уложение он внимательно перечитал.

- На мой взгляд, приложим параграф 13-й, - ответил я. - Отлучка или неявка к месту сражения. Наказание определяется как гражданская смерть, то есть лишение всех гражданских прав и ссылка в Сибирь на поселение с последующим воспрещением жить в столицах.

Закревский сосредоточенно слушал.
- Еще можно применить параграф 64-й - покушение командой на грабеж. Наказание крайне жесткое - децимация, расстрел каждого десятого в строю. Но едва ли возможно представить такое решение на конфирмацию.
- Почему же нельзя? - спросил Закревский.
- Прецедента не было. Да и пуль не хватит…
- Конфирмовать, возможно, и нельзя, - поправил Закревский, - а представить - почему бы и нет?
- Еще параграф 73-й - расстрел для офицера или командира, поведшего команду на грабеж.

- Вот оно, - усмехнулся Закревский. - Ведь повел Тучков. Верно? Ну, и о чем он думал, если подпадал под действие параграфов 13-го и 73-го? Если их применить, следуя букве. Но каков был бы скандал! Вот, кстати, будет прочесть, - он протянул мне лист, на котором были коротко списаны формуляры братьев Тучковых:
“Тучков Николай Алексеевич (1-й) (1761-1812). Генерал-лейтенант.

Тучков 1-й участвовал в русско-шведских войнах 1788-1790 и 1808-1809 годов, а также в Швейцарском походе и кампании 1807 года. В войну 1812 года в армии Барклая де Толли Тучков 1-й командовал 3-м пехотным корпусом. Принимал участие в отступлении армии от Вильно до Бородино. В Бородинской битве корпус Тучкова сражался с корпусом Понятовского у деревни Утица на Старой Смоленской дороге. Утицкий курган несколько раз переходил из рук в руки. Курган был отбит у французов в контратаке. Возглавивший контратаку генерал-лейтенант Тучков был смертельно ранен в грудь.

Тучков Александр Алексеевич (4-й) (1777-1812). Генерал-майор.
Тучков 4-й семнадцати лет был произведен в капитаны, а в двадцать два года - в полковники. В 1806 году назначен шефом Ревельского пехотного полка, во главе которого в мае 1807 года участвовал в авангардных боях под начальством Багратиона и заслужил орден Георгия 4-й степени. В 1808 году Тучков отличился в боях при Куопио и Иденсальми и был произведен в генерал-майоры. Назначен командиром бригады, которая входила в 3-й пехотный корпус.

Бригада Тучкова 4-го была в арьергардном бою под Витебском, сражалась под Смоленском, обороняя Малаховские ворота. В Бородинском сражении 3-й корпус оборонял укрепления у деревни Семеновской, к нему на помощь от Утицы пришла дивизия Коновницына, в которую входила и бригада Тучкова 4-го. Французские пули и картечь вырывали целые шеренги Ревельского полка. Тучков, схватив знамя 1-го батальона, бросился вперед, но рухнул, сраженный картечью.

Тучков Павел Алексеевич (3-й) (1776). Генерал-майор.
24 июля 1791 г. с присвоением чина капитана начал службу во 2-м бомбардирском батальоне. В 1798 г. по личному указанию Императора Павла I был переведен в л.-гв. Артиллерийский батальон и произведен в полковники, 8 октября 1800 г. – в генерал-майоры с назначением шефом 1-го Артиллерийского полка. В русско-шведской войне 1808-1809 гг. возглавлял отдельный отряд прикрытия и выбил шведов из укрепленной позиции у д.Кускосе, очистил Камито-Стремский пролив для прохода русской флотилии, отбил и пленил шведский десант на о.Кимито, очищал Аландские острова. В 1812 г. с началом войны Тучков прикрывал мост через р.Вилию у местечка Оржишки, прикрывал отход армии из Дрисского лагеря, сражался в арьергарде до Смоленска. 7 августа его отряд перекрыл Московскую дорогу у Лубина, обеспечивая выход из нее корпусов 1-й Западной армии. Французы атаковали, Тучков повел в штыковую контратаку Екатеринославский гренадерский полк. В рукопашной схватке был ранен штыком в бок, сабельными ударами в голову. Израненным был взят в плен, отправлен во Францию. Освобожден в 1814 г. В 1815 г. назначен командовать 8-й пехотной дивизией”.

- Бедная их матушка, если бы была жива и в один месяц получила такие известия, - сказал я, дочитав.
Закревский удивленно посмотрел на меня. Видимо, он ожидал иных слов.
- М-да, это верно, бедная, - вынужденно согласился он и вернулся к более важным ему оценкам. - Но каково было бы ей на сердце, будь она жива, знать, что второй сын ее, брат погибших героев, наказан государем императором по артикулам Полевого Уголовного Уложения? Как бы, интересно знать, вы предложили наказать известного генерала из заслуженной семьи?

- Не знаю, - ответил я. - Неизвестно, присвоил ли Тучков 2-й некие ценности из сокровищницы Радзивиллов себе в качестве трофея или же только переусердствовал в жестком поведении с хранителем сокровищ.

- Трофеи, - усмехнулся Закревский. - Кабы трофеи… Многие брали трофеи, то есть грабили. Не тайна. Но чтобы замок пустить под разгром, как Тамерлан, - только он оказался дерзок. Ведь вы же знаете, в какие неприятности попал генерал-майор Ансио Александр Егорович? А ведь георгиевский кавалер. И тоже дежурным генералом в армии Чичагова был… - Тут Закревский несколько даже удивился своему открытию. - Странную выучку они прошли у адмирала. А теперь уволен за преступные действия своих подчиненных, обречен бедствовать с семьей. Все понимают, что генерал Ансио копейки себе не взял, но халатно командовал… И Тучков должен был представлять, какие воспоследуют результаты из агрессивного настроения к чужому имуществу.

- Не исключено, господин генерал-лейтенант, - возразил я, - что жалобщик несвижский преувеличил свои страдания и замковые потери. Да и в самой жалобе однозначно указано, что ценности увез на многих бричках командующий армией. Кажется мне, что он был должен приказать поставить в замке охрану, хотя бы уланский эскадрон взять у Кнорринга. И делу конец. Не вывозить обоз, не допускать до грабежа казаков, не тягать обоз с армией в Минск. Не тратить на это конские ресурсы и людей. Слабо это увязывается со скорым переходом к Березине…

Продолжение следует.