Согласно "Польскому биографическому словарю”, ЕР после развода со вторым мужем в 1922 году выехала в США. Там она якобы оказалась на улице в Нью-Йорке, более года жила в нищете, а затем завоевала себе определенное положение в журналистском мире и вновь начала писать о жизни высшего света. В этом изложении автор статьи — как почти все другие, кто писал о ЕР, — доверчиво следует автобиографическим сочинениям своей героини — а их она выпустила немало. На самом деле, Екатерина Кольб прибыла в США 29 апреля 1917 года с намерением заниматься журналистикой и выступать с лекциями под именем княгини Радзивилл. В самом начале ее прошлое — почти двухлетнее пребывание в Кейптаунской тюрьме — едва не стало непреодолимым препятствием для этих планов, так как по американскому законодательству люди с уголовной судимостью на территорию страны не допускались. Однако из иммиграционного карантина, куда ЕР попала после прибытия в Нью-Йорк, она была вскоре освобождена; местные чиновники удовлетворились объяснением, предоставленным ЕР — что в Южной Африке была осуждена другая Екатерина Радзивилл (см. об этом ниже), — и не стали вникать в подробности.  Однако из-за того, что эти иммиграционные перипетии нашли отражение в прессе, для ЕР сразу же оказалась пресечена возможность получить спонсорскую поддержку у дам из высшего американского общества, под патронажем которых должны были пройти ее публичные лекции. С другой стороны, газетная шумиха, поднятая вокруг русской княгини — журналистки со скандальным прошлым, — несомненно, повысила интерес к ней со стороны владельцев печатных изданий и их читателей. 

    

   

В 1917—1920 годах ЕР успешно выступает в разных городах с лекциями на политические темы (например, "Настоящая ситуация в России”), печатает статьи о положении дел в Европе и в России. А в конце 1920 года, в период, когда в результате активной деятельности русских ультраправых эмигрантов, без труда находивших себе идеологических союзников, ПСМ широко тиражируются в разных странах, в том числе и США, ЕР решает выступить в качестве эксперта и свидетеля, заявив об их возникновении в недрах российских спецслужб конца XIX — начала XX века. Она сначала обращается к Феликсу Варбургу, члену известной банкирской династии и общественному деятелю с предложением сообщить ему о "неких фактах, которые были бы интересны не только Вам лично, но и делу Иудаизма” ("the cause of Judaism”). Варбург реагирует осторожно, но связывает ЕР, как мы уже упоминали в начале 1 части статьи, с адвокатом Льюисом Маршаллом. Прежде чем описать контакты последнего с ЕР, напомним, что именно в 1919—1920 годах появились и стали быстро распространяться переводы ПСМ на немецкий, французский и английский языки. Этот факт вызвал беспокойство западных еврейских общественных организаций, которые изза новейших общественных и политических тенденций (погромов в период Гражданской войны в России, роста антисемитских настроений в Германии и новых государствах Восточной Европы, а также продолжавшихся дипломатических споров о правах меньшинств в этих странах) не могли не реагировать на документ, на основе которого на евреев возлагалась ответственность за победу большевиков. 

     

        

  
Идея еврейского заговора как тайной пружины русской революции муссировалась в устных и печатных выступлениях бежавших из России крайне правых публицистов-монархистов, она привлекла внимание представителей политического класса в разных странах и стала широко обсуждаться в печати. Так, в Великобритании, где в феврале 1920 года появился первый английский перевод ПСМ, эта тема была подхвачена газетой "The Morning Post”, а в рецензиях на этот перевод к ней серьезно отнеслись такие авторитетные издания, как журнал "The Spectator” и газета "The Times”. А по другую сторону океана ПСМ стали одной из основ мощной пропагандистской кампании, развернутой Генри Фордом (1863— 1947). Л. Маршалл охарактеризовал его как "миллионера-фабриканта автомобилей, совершенно безграмотного, учредившего еженедельную газету, каждый выпуск которой воспроизводит все то, что антисемиты России, Германии и Франции писали и говорили за последние пятьдесят лет”. 
Если первоначально, в 1918—1919 годах, лидеры еврейских общественных организаций США, занятые другими вопросами, предпочитали не реагировать на ПСМ, то в 1920 году их позиция стала меняться: молчание воспринималось бы как признание правоты Форда и его идеологических союзников. На активной борьбе настаивал Маршалл, привыкший сражаться "с людьми несравнимо более способными, чем Форд”, и успешно защищать "честь евреев” в США. Тем не менее полемизировать с Фордом и другими сторонниками подлога было очень трудно: этому мешали, с одной стороны, престиж великого инженера и предпринимателя (не говоря уже о его финансовых возможностях), а с другой — отсутствие достоверной информации о ПСМ. Кроме того, как считал Маршалл, послевоенная общественная атмосфера способствовала успеху любых слухов, в том числе самых диких. "Протоколы, — пишет он в октябре 1920 года, — очевидный литературный подлог. Казалось бы, что он настолько инфантилен, что рациональные люди должны отреагировать на него смехом. Однако война нанесла такой ущерб разуму и чувству юмора, что любое пафосное заявление, каким бы глупым оно ни было, легко находит себе путь в умы мужчин и женщин, которых хотелось бы считать защищенными от распространяемых таким образом предрассудков”. Маршалл и его коллеги в США пытались мобилизовать общественное мнение против новой волны антисемитской пропаганды. Одновременно одной из самых насущных задач для них, как и для еврейских общественных деятелей в Европе, стал вопрос о происхождении ПСМ: откуда взялась эта столь топорная, столь нелепая и тем не менее столь угрожающая фальшивка? 
К концу 1920 — началу 1921 года в Европе и в Америке вышел ряд работ, демонстрировавших подложный характер ПСМ, и в частности связь сюжетной основы документа с главой "Еврейское кладбище в Праге” из романа Г. Гедше (1815—1878) "Биарриц” (1868). Статьи на эту тему появляются в Германии и в Англии в первой половине 1920 года; вскоре выходят брошюры немецкого историка Отто Фридриха (1878—1964) и британского историка, дипломата и еврейского общественного деятеля Люсьена Вольфа (1857—1930). Несколько статей на тему "Протоколов…” появляется в основанной в Париже М.М. Винавером (1863—1926) газете "Еврейская трибуна” ("La tribune juive”), выходившей одновременно и на французском языке. В Соединенных Штатах проблемой возникновения и распространения "Протоколов…” занимается журналист и переводчик, а также коллега Л. Маршалла по Американскому еврейскому комитету Герман Бернштейн (1876—1935): его брошюра на эту тему выходит в феврале 1921 года. Однако выводы, базировавшиеся на анализе текста, сколь угодно убедительные для ученых, были менее эффектны для массовой аудитории, чем надежное свидетельство очевидца. Это должна была хорошо понимать ЕР, и еще лучше понимал сам Маршалл, юрист с многолетним опытом судебных разбирательств. 

Итак, Л. Маршаллу ЕР предлагает в качестве свидетеля саму себя. В архиве Маршалла сохранилась машинопись написанной ею статьи, которую подверг правке либо он сам, либо Г. Бернштейн, принявший участие в переговорах с ЕР, а также подготовленная на основе правленого текста беловая машинопись. Мы приводим наиболее ценные, с нашей точки зрения, фрагменты беловой машинописи ЕР, текст которой полнее ее интервью, появившегося в печати в феврале 1921 года, а также статьи, опубликованной в марте во Франции. Здесь впервые в связи с ПСМ упоминаются такие лица, как командир корпуса жандармов генерал П. Оржевский, начальник личной охраны Александра III генерал П. Черевин и глава Заграничной агентуры ДП П. Рачковский, а также "французская рукопись на желтоватой бумаге, связанной белой лентой”, на первой странице которой было "большое чернильное голубое пятно”. В этой статье также предпринимается попытка — одна из первых в литературе о ПСМ — раскрыть источники отдельных мест подлога. Поэтому неудивительно, что к предложенной ЕР информации Маршалл и его коллеги отнеслись серьезно. Как видно из документов из фонда Маршалла (см.: Приложения, будут вынесены отдельной статьей), после встречи с ЕР в январе 1921 года предполагалось обнародовать ее показания в газете "New York Times”, то есть в одном из наиболее престижных американских повременных изданий.  Однако внезапным препятствием к осуществлению этого плана стало скандальное прошлое ЕР. Проверка архива "New York Times” сотрудниками газеты выявила опубликованные там в 1902 году сообщения о Кейптаунском процессе и его исходе. Естественно, предоставить свои страницы изобличенной мошеннице, тем более по такому острому политическому вопросу, как подлинность или подложность ПСМ, солидная газета не могла: ее издатель и главный редактор отказались от статьи, предназначенной для широкочитаемого воскресного номера и уже находившейся в гранках. 
Реакция ЕР на сообщение о причинах отказа со стороны "New York Times” заслуживает внимания. 8 февраля 1921 года она пишет Маршаллу письмо, в котором слышатся отголоски ее письма 1914 года из Стокгольма и в котором, как обычно в ее текстах, точные факты переплетаются с вымыслом. ЕР утверждает, что княгиня Радзивилл, которая отсидела полтора года в кейптаунской тюрьме, — это не она, а какое-то другое лицо ("...я не могу нести ответственности за деяния всех семнадцати ныне живущих княгинь Радзивилл”), и настаивает на своей добропорядочности, ссылаясь на знакомство с рядом знаменитостей, в том числе и с коронованными особами. Быть может, самый удивительный пассаж в этом документе — заявление о том, что в то время, когда некая другая княгиня Радзивилл отбывала незаслуженное наказание в Южной Африке, сама ЕР рожала детей-близнецов в Швейцарии. К сожалению, отмечает она, близнецы умерли. Факт родов могла бы подтвердить княгиня Витгенштейн, хозяйка дома, где близнецы появились на свет, однако она скончалась в 1918 году! Нельзя сказать, что автобиографическая легенда, которую ЕР сообщила Маршаллу, была ее первым опытом в этом жанре. В мае 1917 года, вскоре после того, как ЕР получила разрешение на въезд в США, она встретилась с журналистами и рассказала им, какие именно разъяснения она дала иммиграционным властям. "Были две княгини Радзивилл, — заявила она. — Были также две Екатерины Ржевуские. Каждая из них вышла замуж за князя. Потом каждая вышла замуж за человека с фамилией Кольб. У каждой был сын, погибший на русском фронте. Кроме вышеуказанного, нет никакого сходства между княгиней Радзивилл, которую остановили на иммиграционном острове Эллис, и княгиней Радзивилл, которая была слишком хорошо знакома с Сесилем Родсом в Южной Африке и которая отсидела два года в кейптаунской тюрьме по обвинению в подделке с целью получения денег”. Журналист, выслушавший это заявление, "развернутое кадр за кадром в отеле "Алгонквин” княгиней Радзивилл”, назвал его содержание "самым удивительным сюжетом, который когда-либо встречался в театрах на Бродвее”. 

  

    
И все-таки в феврале 1921 года имя ЕР возникает на страницах печати в связи с ПСМ: ее материал подхватывает редактор "The American Hebrew”, опубликовавший в форме интервью выдержки из документа, который ЕР подготовила для Маршалла. В следующем выпуске журнала было напечатано интервью с некоей Генриеттой Херлбат, нью-йоркской дамой, которую сама ЕР порекомендовала журналу как лицо, способное подтвердить ее сведения о ПСМ, в частности их самый сомнительный момент — утверждение о том, что живший в Париже русский журналист М. Головинский показывал ей французский подлинник сфабрикованного им документа. О каких-либо контактах ЕР с Г. Херлбат ничего не известно, но в письме к Л. Маршаллу от 17 февраля 1921 года ЕР упоминает "некую даму”, способную подтвердить ее показания публично. 
Сенсационные сведения, сообщенные ЕР, попали в Европу: они появились там и в виде ее собственной статьи в "Revue Mondiale”, и в виде подробного пересказа американского интервью в "Еврейской трибуне”. А в мае 1921 года "Еврейская трибуна”, а заодно и русская эмигрантская газета "Последние новости”, редактором которой незадолго до этого стал П.Н. Милюков, публикуют пространную статью вернувшегося во Францию после одиннадцати лет, проведенных в России, православного француза графа Александра дю-Шайла. Именно он подтвердил существование тетради на французском языке с пятном ("бледно-фиолетовым”) на первой странице, которую он якобы видел в 1909 году в Оптиной Пустыни в кабинете Сергея Нилуса. Свидетельство А. дю-Шайла привлекает внимание изданий в разных странах по обе стороны Атлантического океана. 
Через несколько месяцев заявления и ЕР и дю-Шайла становятся гораздо менее важными в полемике по поводу ПСМ. Летом 1921 года британский журналист Филипп Грейвс (1876—1953) покупает в Константинополе у русского эмигранта, "г-на Х.” издание XIX века, которое, как легко выясняется при сравнении с текстом ПСМ, в самом прямом смысле являлось основой для создания антисемитского документа. Это издание — "Диалог в аду между Макиавелли и Монтескьё, или Политика Макиавелли в XIX в.” (1864), направленная против Второй империи Наполеона III политическая сатира Мориса Жоли (1829—1878). Это непосредственное доказательство подложности ПСМ — пусть оно до сих пор остается неубедительным для любителей конспирологических теорий — было обнародовано в газете "The Times” в выпусках от 16—18 августа 1921 года и отодвинуло на задний план предыдущие выступления. Следует отметить, что, хотя Л. Маршалл прекрасно понимал, что полученные им от ЕР объяснения по поводу ее прошлого были чистой выдумкой, он считал ее свидетельство о ПСМ в достаточной степени надежным и сожалел, что оно было обнародовано не лучшим образом. 16 мая 1921 года, в ответ на телеграмму М.М. Винавера о только что напечатанной статье А. дю-Шайла, он пишет письмо, в котором подробно рассказывает всю историю. В частности, он указывает, что после отказа "New York Times” от ее статьи ЕР планировала выступить с публичной лекцией о ПСМ и что пресса собиралась активно осветить это мероприятие. Однако до этого ЕР стала предлагать свой текст разным изданиям и вступила в контакт с редактором "American Hebrew” Исааком Ландманом (1880—1946), человеком, по мнению Маршалла, "абсолютно лишенным благоразумия и рассудительности”. После того как Ландман опубликовал "интервью” с ЕР, сильно исказив и сократив предложенную ею версию происхождения ПСМ, ее публичная лекция перестала быть событием для журналистов и прошла почти незамеченной. 

ЕР прожила в США почти четверть века. Как и о более ранних этапах ее биографии, точных сведений об этом периоде у нас мало. Нам известна ее журналистская, писательская и лекторская деятельность, однако неясно, жила ли она за счет своих гонораров или имела также иные источники доходов. Вплоть до самой смерти она продолжала активно печатать книги и статьи, в основном посвященные прошлому Европы и России (и особенно судьбам представителей высшего света в новых условиях), рецензировать новые книги, выступать с лекциями. Имеющийся перечень ее публикаций на английском языке достаточно внушителен; текстов на французском языке тоже появилось немало.

   

  

 

Хотя большинство произведений ЕР были явно предназначены для массовой аудитории, она также регулярно обращалась и к элитарному читателю. Как мы упомянули в начале нашей статьи, в 1924—1926 годах она выступает в печати с публикацией ряда писем своей тетки, жены Бальзака, к своему отцу Адаму, а также с публикацией писем Достоевского (тоже к Адаму Ржевускому!) и со статьей о недавно скончавшемся А. Франсе. Хотя сначала тексты, якобы написанные Ганской, вызвали некоторый ажиотаж, довольно скоро от них отреклись известные бальзаковеды; Л. Гроссман считал, что они были сочинены "из своеобразных родственных побуждений реабилитации” тетки ЕР. С этим выводом нельзя не согласиться: подготовка почвы для подобной публикации началась еще в 1919—1920 годах. Тем не менее эпизод с письмами можно считать очередной попыткой ЕР привлечь к себе внимание, повысить свой статус в среде интеллектуалов и извлечь из этого некоторые материальные блага. 
На Бернский процесс 1933—1935 годов против распространителей ПСМ в качестве свидетеля ЕР приглашена не была. Возможно, что ее письмо Г. Бернштейну от 18 июля 1934 года было вызвано не только стремлением к дополнительному журналистскому заработку; если так, то оно не возымело успеха. В архивных материалах стороны обвинения — еврейских общин Швейцарии — сохранилась записка от самого Бернштейна адвокату Б.И. Лифшицу, в которой он предупреждает адресата о нежелательности подобного приглашения. 
Последней яркой попыткой ЕР привлечь к себе внимание американской читающей публики стала ее статья в сентябре 1938 года в журнале "Liberty”: в ней она изложила содержание якобы взятого ею у И.В. Сталина в Кремле интервью. Таким образом 80-летняя бывшая княгиня поставила себя — несомненно, по заказу редакции массового журнала, в котором до этого появлялись подобные сенсационные материалы, — в один ряд с узким кругом светил европейской литературы, удостоенных приема у кремлевского вождя: Б. Шоу и Э. Людвигом (1931), А. Барбюсом (1933), Г. Уэллсом (1934), Р. Ролланом (1935) и Л. Фейхтвангером (1937). Хотя сам текст полностью сочинен "интервьюером”, отказать его автору в политическом чутье нельзя: за год до пакта Молотова—Риббентропа ЕР предсказывает возможность политического союза Сталина и Гитлера. Неудивительно, что советский поверенный в делах в США К.А. Уманский незамедлительно опроверг и сам факт приезда ЕР в Москву, и тем более ее сообщение о беседе со Сталиным. Родившаяся через два года после окончания Крымской войны, ЕР дожила до начала Второй мировой. Она еще успела сообщить прессе о расстреле (реальном или мнимом) ряда своих бывших родственников — Радзивиллов — вступившими в Польшу советскими войсками и поучаствовать в благотворительных акциях в защиту беженцев в вишистской Франции. О ее роли в истории разоблачения ПСМ вспомнили авторы обстоятельного журналистского расследования, печатавшегося в том же самом еженельнике "Liberty”, регулярным сотрудником которого была ЕР и где появилось ее "интервью” со Сталиным. 

До вступления США во Вторую мировую войну ЕР не дожила: она скончалась в госпитале в Нью-Йорке 11 мая 1941 года. О ее смерти сообщили ведущие газеты США. 

В литературе о ПСМ можно найти широкий диапазон мнений о роли ЕР в разоблачениях 1921 года. Такие сторонники подлинности документа, как, например, О.А. Платонов, причисляют ее к разряду "лжесвидетелей”, которые "за большие деньги” согласились дать ложные показания в соответствии со "сценарием”, сочиненным для них. Цитируя черновик письма "либерально-масонского” историка Б.И. Николаевского от 15 августа 1964 года к жене Н. Кона Вере (урожд. Бройдо), Платонов называет ЕР "шпионкой немецкой, возлюбленной Бюлова. Как видно из публикуемых нами документов, российская полиция не нашла существенных доказательств шпионской деятельности ЕР в пользу Германии, а утверждения о "сценарии” и "больших деньгах” просто не соответствуют действительности. 
Резко отрицательную оценку ЕР дают и некоторые авторы, разоблачающие ПСМ. В своей второй книге о документе Г. Бернштейн просто не упоминает ее имени, основывая свое изложение версии о "тетради” и о роли Рачковского в подготовке фальшивки на показаниях дю-Шайла. Этого же подхода, под влиянием, судя по всему, и книги Бернштейна, и советов Николаевского, придерживается Н. Кон: в его классическом труде имя ЕР отсутствует, между тем как содержание статьи дю-Шайла пересказывается подробно118. В отличие от них Ч. Де Микелис приводит ряд фактов, сообщенных ЕР, но подвергает их критическому анализу, указав, вслед за В. Бурцевым, что М. Головинский находился в Париже до 1900 года, так что ЕР не могла общаться с ним там в 1904—1905 годах, и что ПСМ были напечатаны Крушеваном в 1903 году, то есть до того, как Головинский якобы показал ЕР знаменитую тетрадь с французским текстом. Де Микелис подчеркивает при этом, что прошлое "аферистки”, имевшей "в польских кругах” репутацию "расчетливой кокетки”, а также, возможно, связанной "с миром спецслужб”, по сути дела, обесценивает ее свидетельство.  Однако есть и другие, более положительные (а в одном случае чересчур положительное!) мнения. В. Бурцев, как будто запамятовавший о своих прежних возражениях, цитирует ЕР и Г. Херлбат в своей книге о ПСМ и Бернском процессе и заявляет, что сообщенные ими факты "вполне” решают "вопрос об авторстве подлога”, а проблему с датировкой объясняет "простою брешью в воспоминаниях” обеих свидетельниц. П.-А. Тагиефф, автор большого синтезирующего труда о ПСМ и об их превращении в зловещий мировой бестселлер, называет свидетельство ЕР "приглушенным” ("temoignage etouffe”) e отмечает, что после того, как в 1999 году петербургский историк М. Лепехин выступил в печати с заявлением относительно роли М. Головинского в подготовке ПСМ, оно может считаться подтвержденным. В свою очередь, В. Скуратовский, допуская, что это свидетельство может быть подвергнуто сомнению, все же ссылается на него, так как оно, наряду с интервью таинственной г-жи Херлбат, "единственное во всей столь обширной литературе о ПСМ, относящееся к персоне их предполагаемого автора”. Процесс своеобразной реабилитации ЕР завершает Хадасса Бен-Итто, чью "реконструкцию” раздумий ЕР по поводу фальшивки и описание встречи ЕР с редактором журнала "American Hebrew” ничем другим, как опытом в жанре беллетристики, не назовешь. 
Следует отметить, что во время Бернского процесса Карл Альберт Лоосли, выступавший в качестве независимого эксперта, но, на самом деле, сотрудничавший с адвокатами швейцарских еврейских общин, в своем письменном докладе использовал свидетельство ЕР, однако отнес описанные ею события к 1895 году, не оговаривая изменение датировки. Когда адвокаты ответчиков — швейцарских распространителей ПСМ — обратили на это внимание, Лоосли сослался на опечатку, якобы вкравшуюся в журнал "American Hebrew”. 

Итак, оценки свидетельства ЕР колеблются от полного отрицания до некритического пересказа. Но чья точка зрения ближе к истине? Или по-другому: содержит ли свидетельство "княгини Радзивилл” какую-то долю истины? Сразу оговорим: пытаясь ответить на эти вопросы, мы оставим в стороне выводы, к которым пришел Ч. Де Микелис. Согласно итальянскому ученому, на основе известных редакций ПСМ реконструировавшему архетип документа, "полицейская” версия происхождения фальшивки заведомо неверна. "Протоколы...”, утверждает он, были созданы между апрелем 1902-го и августом 1903 года, не в Париже, а в России, и не агентами ДП, а группой антисемитских публицистов. И, конечно, не было рукописного текста на французском языке в тетради с голубым пятном. Если Де Микелис прав, то показания ЕР (и других лиц) нужно считать чистой выдумкой. Однако, хотя текстологическая реконструкция Ч. Де Микелиса исчерпывающе полна, обнаруженный им "архетип” еще не является безусловным свидетельством именно той истории текста ПСМ, на которой он настаивает. Мы считаем преждевременным его категорический вывод об изначальном отсутствии французского оригинала "Протоколов...”. Обнаруженные Де Микелисом в русском тексте ПСМ украинизмы могут свидетельствовать о южнорусском происхождении как автора документа, так и его переводчика. 
Есть ряд других причин для того, чтобы отвергнуть свидетельство ЕР: 
Серьезная ошибка в предложенной ею датировке. Так как газетная публикация ПСМ состоялась в газете "Знамя” в августе — сентябре 1903 года, то утверждение ЕР о встречах с Головинским в 1904 или 1905 году, во время его работы в Париже над французским "подлинником”, тут же опровергается. Авторы, отвергающие повествование ЕР, обычно ссылаются на ее деяния в Южной Африке: ведь нельзя доверять свидетельству осужденной преступницы! К тому же история с Сесилем Родсом — лишь один, пусть наиболее известный, из целого ряда сомнительных эпизодов в ее биографии. Если б ЕР пришлось выступить по поводу ПСМ под присягой на суде — в Швейцарии или в любой другой стране, — обнародование этих фактов полностью перечеркнуло бы ее показания. Кроме того, как мы отметили выше, есть определенное сходство между ее попытками привлечь к себе внимание Родса и инициировать контакты с Ф. Варбургом. 
Сочинительство, фантазерство, мифотворчество — эти слова регулярно возникают при описаниях поведения ЕР в разных ситуациях. При этом, как отметил У. Стид, в какой-то момент ей самой трудно отличить собственный вымысел от истины. Стид также указывает, задолго до выступления ЕР по поводу ПСМ, на ненадежность предлагаемых ею на всеобщее рассмотрение документов — даже таких, как собственный дневник.
Хотя ЕР демонстративно заявляла, что ее выступление по поводу ПСМ мотивировано лишь высокими побуждениями, публикуемые нами материалы о ее контактах с Ф. Варбургом и Л. Маршаллом показывают, что это было не так. То, что ей не удалось получить ни больших денег — Маршалл принципиально отказывался от финансовых вознаграждений для лиц, предлагавших свои услуги в борьбе против ПСМ, — ни поддержки для своих публицистических и лекторских начинаний, не меняет сути дела и ставит под вопрос как искренность ЕР, так и надежность ее рассказа.
В интервью в "American Hebrew” и в статье в журнале "Revue Mondiale” ЕР подчеркивает свое возмущение по поводу ПСМ и преступных целей, преследуемых теми, кто их распространяет. Однако, ввиду ее собственных деяний в недавнем прошлом, трудно поверить в искренность ее слов. В одной из своих книг, "The Firebrand of Bolshevism”, вышедшей осенью 1919 года в том же бостонском издательстве "Small, Maynard & Co.”, которое впоследствии выпустило подготовленное Б. Бразолем американское издание фальшивки, ЕР не только разъясняет читателям, каким образом германская разведка спровоцировала падение России, но и отводит ведущую роль в этой операции представителям еврейской нации. Ее описания некоторых из них и высказывания относительно роли евреев мало чем отличаются от известных юдофобских карикатур. Вот, например, "портрет” А.А. Иоффе: 
"Еврей вошел слегка неуверенно, и, глядя на него, капитан пришел к выводу, что за всю свою жизнь никогда не видел ничего более отталкивающего, чем лицо и фигура этого Иоффе. У него были огромные уши, и казалось, что Природа прилепила их в последний момент к сторонам его головы. Они были большие, широкие и грязные, и занимали так много места, что едва оставили что-то для остальных частей его лица. Небольшой, непричесанный пучок волос на его подбородке, претендующий на звание бороды, придавал ему вид какого-то презренного хищника, гиены или чего-то в этом роде. Он был широкоплеч и толст, так сказать, неприятно толст, так как его полнота казалась совершенно нездоровой. Но глаза его были яркие и острые, и всматривались во все вокруг с любопытством и таким выражением, которое оправдывало бы любую предвзятость по отношению к нему. Иоффе, возможно, человек сообразительный, подумал капитан, но он был уверен, что назвать Иоффе нечестным не было бы клеветой". 

Об идеологической близости автора этих строк к Б. Бразолю, а также об их общей ориентации на антисемитскую стилистику свидетельствует тот факт, что в книге "The World at the Cross Roads” (1921), описывая роль Германии и ее агентов — в первую очередь, русских евреев — в распространении революционной агитации, Бразоль приводит цитату из книги ЕР, в частности ее характеристику "еще одного отталкивающего еврея”, Л.Б. Каменева. Таким образом, в момент обращения ЕР к Ф. Варбургу и Л. Маршаллу она перекинулась из одного идеологического стана в другой. О причинах подобного перехода догадаться нетрудно. Отметим, что он весьма похож на смену политических и культурных ориентиров (германофильства на панславизм), которую более чем за тридцать лет до того язвительно отметил в позиции ЕР В. Мещерский. 
Есть, однако, и аргументы, позволяющие считать свидетельство ЕР хотя бы частично достоверным: "Весьма трудно найти свидетеля преступного предприятия, особенно коллективного, который мог бы похвастаться незапятнанной биографией. Поэтому прошлое ЕР само по себе не должно перечеркивать ее выступления относительно ПСМ". 
Исследователи, исключившие ЕР из истории разоблачения подлога, но оставившие, причем на видном месте, свидетельство А. дю-Шайла (Г. Бернштейн, Н. Кон), непоследовательны в своих решениях. Дю-Шайла, в той части своего повествования, где он описывает тетрадь с французским текстом и где идет речь о роли Департамента полиции в создании ПСМ, следует прямо за нарративом, сконструированным ЕР. Если не верить ей, то на каких основаниях можно верить ему? Близость французского графа, перешедшего в православие, к черносотенным кругам в период до начала Первой мировой войны (возможно, это имел в виду Б. Николаевский, назвавший его "проходимцем” в письмах Вере Кон-Бройдо), его пребывание под судом во врангелевском Крыму в 1920 году, а также его сотрудничество с советским МИДом в 1920—1930-е годы (об этом вполне мог знать опытный журналист Бернштейн) были не менее предосудительны, чем аферы, в которых участвовала ЕР. 
Если исключить вопрос о дате, когда ЕР (и, возможно, Генриетта Херлбат) могли увидеть тетрадь с французским текстом ПСМ, то в ее свидетельстве нет ничего неправдоподобного. Встреча в Париже с Головинским, например, могла состояться в 1900 году, когда ЕР вернулась в Европу на несколько месяцев. Хотя большую часть этого времени она провела в Англии, согласно газетной хронике, она предприняла по крайней мере одно путешествие "на материк” — скорее всего, во Францию. ЕР также могла общаться с Головинским уже после возвращения в Европу из Южной Африки — именно в этот период Головинский жил и учился в Париже. 
Даже если допустить, что повествование ЕР в значительной степени — вымысел, то вряд ли оно ложно от начала до конца. Некоторые подробности, например конфликт между Оржевским и градоначальником Петербурга Грессером, соответствуют историческим фактам, известным, добавим, отнюдь не всем. В связи с этим следует иметь в виду прекрасную осведомленность ЕР о событиях 1880— 1890-х годов: в своей книге о внешней политике Бисмарка Джордж Ф. Кеннан называет ее "одним из наиболее проницательных и наилучшим образом проинформированных наблюдателей русской придворной жизни эпохи Александра III”. Поэтому есть основания считать, что, несмотря на все ошибки и выдумки, касающиеся, как правило, собственно ПСМ и событий начала ХХ века, когда она сама находилась далеко от Петербурга, ЕР сообщает факты о действительных событиях 1880-х годов и, возможно, о настоящей "предыстории” подлога. Конечно, как и в других известных нам случаях, ЕР могла и в этот раз сильно переписать прошлое, представить события с лучшей для себя стороны, распределить роли в некоем сюжете — например, изобразить героем своего бывшего любовника Черевина, злодеем — Оржевского, а себя — лишь скромной получательницей документа, лицом, которому доверяют и рассказывают тайны. Учитывая деятельный характер ЕР, трудно поверить, что она ограничилась бы лишь наблюдением за событием. Можно предположить нечто другое — однако подчеркнем сразу, что здесь мы переходим в область гипотез. 

Сопоставим один момент в трех вариантах рассказа ЕР о замысле генерала Оржевского. В статье, подготовленной для Л. Маршалла, она пишет, что "он поручил некоторым своим конфиденциальным агентам задачу покопаться в старых книгах по еврейскому вопросу, с целью выстроить из них историю некоего всеобщего заговора против монархий и любого вида власти”. В интервью в "American Hebrew” она добавляет, что агенты Оржевского были посланы именно в Париж, где они "работали осторожно и хитро. Они изучили старые книги, собрали цитаты из еврейских философов и перерыли документы эпохи Французской революции, составляя подборки фрагментов из наиболее зажигательных речей”. Документ, подготовленный в результате этих занятий, она называет "парижским докладом”. А согласно статье в "Revue Mondiale”, агенты Оржевского вели исследования в "публичных библиотеках по теме франкмасонства и тайных обществ, пытаясь притянуть евреев везде, где возможно”. Но из опубликованного нами ранее письма Ю.Д. Глинки императору Александру III мы знаем, что, хотя "парижские тайны” привозились Оржевскому в Петербург, делалось это отнюдь не по его заказу, а по инициативе великосветской сыщицы-любительницы, подруги Ж. Адам, принадлежавшей в 1880-х годах к кружку лиц, не только активно интересовавшихся международной политикой, но и пытавшихся повлиять на политику России то открыто, то конфиденциальным способом. Напрашивается вывод: а нужно ли было генералу Оржевскому посылать кого-то в Париж, когда там на месте уже находились потенциальные сотрудницы (или сотрудники)? 
Через десять лет после свидетельства ЕР фамилия Оржевского еще раз всплывает в связи с ПСМ, на сей раз в книге американки, антисемитской пропагандистки Л. Фрай (1882—1970), где впервые названо имя "загадочной дамы”, которая упоминалась с 1902 года как лицо, которое привезло ПСМ в Россию, но никогда до 1931 года не называлось по имени. Это была, согласно Фрай, та самая фрейлина Глинка, подозревавшаяся в авторстве (или, по крайней мере, в соавторстве — совместно с ЕР) книги "La Societe de Saint-Petersbourg”. Aлинка якобы купила рукопись ПСМ в Париже у французского еврея Жозефа Шорста-Шапиро в 1884 году и тогда же передала ее в Петербурге генералу Оржевскому. 
В своих свидетельствах 1921 года ЕР говорит, что ее петербургский любовник П.А. Черевин якобы не показал императору антисемитский текст, предъявленный ему Оржевским, и тот пролежал почти двадцать лет в архивах ДП. Излагая ту же версию — вручения документа Оржевским Черевину и следующий за этим поступок — "положил документы под сукно”, — Л. Фрай предлагает его иную, альтернативную мотивировку, объясняя поведение Черевина не "умом и благородством”, как ЕР, а тем фактом, что он был чем-то обязан богатым евреям. 
Немаловажно, что ЕР, сообщая в 1921 году о событиях почти сорокалетней давности, совершенно не упоминает о своей собственной причастности к тому парижскому кружку, один член которого привез Оржевскому сенсационную информацию, а другие — с большим успехом публиковали скандальные книги, наполненные сплетнями о дворах, министерствах, парламентах и салонах Европы. В публикациях ЕР, посвященных ПСМ, нет ни имен Юстиньи Глинки и Жюльетты Адам, ни упоминаний книг "графа Поля Василя”. Можно предположить, что ЕР знала о событиях 1883—1887 годов (именно в это время Оржевский занимал пост товарища министра внутренних дел), связанных с таинственной рукописью, значительно больше, чем рассказала в печати. Чем могла быть вызвана подобная избирательность воспоминаний? Возможно, тем, что или она сама, или кто-то из ее друзей на каком-то этапе приложил руку к созданию ПСМ. 
С известной долей вероятности можно предположить, что некоторая компрометирующая еврейство рукопись действительно была куплена (а возможно, и заказана) в Париже в середине 1880-х годов кружком лиц, близких к журналу "Nouvelle Revue”, и, возможно, привезена в Петербург Глинкой (знакомой с Оржевским с 1883 года), особой весьма легковерн

Источник: http://www.radziwill.by/index.php?option=com_content&view=article&id=120:--------2&catid=10:2-&Itemid=17